Получила я предложение от "Вестника" Института биологии написать воспоминания об экспедициях в годы своей научной работы. Задумалась и... разволновалась. Ведь до сих пор и довольно часто, даже в цветных снах, я вижу реку, песчаные берега, уютные полянки, поросшие цветами, быстрые перекаты с чистой, прозрачной водой.. - А иногда снятся сборы в экспедицию и то ощущение волнения и беспокойства, когда остается до отъезда очень мало времени, а надо успеть все сделать. Так стоит ли ворошить память, уходить в те далекие годы, мучаться от мысли, что это никогда не повторится? А главное — смогу ли я интересно рассказать и дать возможность читателю извлечь что-то полезное из моего повествования? И все-таки попробую. Первые впечатления от экспедиции я получила в 1950 году, когда будучи студенткой третьего курса биолого-почвенного факультета Ленинградского Университета специализировалась на кафедре гидробиологии и ихтиологии. В то время кафедра имела морское направление работ и активно осуществляла исследования Белого, Баренцева, Охотского и Берингова морей. Я должна была делать свою первую курсовую работу по гидрохимии прибрежной (литоральной) части Баренцева моря. Добравшись на поезде от Ленинграда до Мурманска, пересела на пароход "Ястреб" и благополучно прибыла в пос. Дальние Зеленцы на Мурманскую биологическую станцию. Со мной вместе была также студентка нашей кафедры Люба Назвич, специализирующаяся по гидробиологии. Встретил нас директор станции, гидробиолог Владимир Васильевич Кузнецов, широко известный среди морских гидробиологов, почитаемый молодежью, человек яркий, неординарный, с судьбой беспризорника, сумевший самостоятельно пробить не только дорогу в жизни, но и сказать свое авторитетное слово в морской гидробиологии. Не дав нам отдохнуть и опомниться, воспользовавшись тем, что было время отлива, когда обнажается литораль, он буквально потащил нас по скользким от водорослей камням в самую гущу обитателей литорали. Впервые мы увидели водоросли ламинарию, зостеру, фукусы, услышали "шипение" усоногих рачков — балянусов, закрывающих свои раковинки при приближении к ним. С интересом наблюдали мы за движением морских звезд, ежей, голотурий, морских моллюсков —--гребешков и т.д. Естественно, впечатление от всего увиденного было сильное, но мне запомнилось еще большее впечатление от самого Владимира Васильевича. У него было такое неподдельное любопытство ко всему, что двигалось, шипело, извивалось перед нами, что мы не могли оставаться равнодушными: Владимир Васильевич с первой прогулки по литорали сумел "зажечь" нас желанием поскорее узнать этот удивительный мир литоральной флоры и фауны. Наш директор неподдельно, со всей страстью любил море, работал неистово, всегда убеждая нас в том, что в сутках 36 часов, из которых надо работать 24 часа, а 12— достаточно на сон и отдых. Любил он работать ночью, благо ночи были белые, солнце светило круглые сутки. Кстати, многие студенты, особенно физиологи животных, предпочитали тоже работать ночью: именно в ночные отливы, в тихую погоду подплывали ближе к берегу их объекты исследований — громадные оранжево-красные медузы Cyanea arctica. В такие часы и мы, гидробиологи, с удовольствием ловили этих медуз, подставляя с лодки под них обычное эмалированное ведро. Владимир Васильевич писал свои научные труды без черновиков и, закончив какую-то часть статьи, главы, выходил из кабинета в нашу лабораторию, читал текст, а затем спрашивал: "Ну, как?" Это не было кокетством с его стороны: он хотел проверить себя, убедиться в доступности, в логике своего изложения. Работать рядом с ним было одно удовольствие, ему удавалось и впрямь "зажечь" искренним увлечением работой и жить постоянно в каком-то особенном, приподнятом настроении. Я, например, ощутила в себе впервые желание рисовать, хотелось запечатлеть хотя бы кусочек того мира, в котором мы были так счастливы. Участвовали мы и в рейсах к Новой Земле на "научном" судне — небольшом боте, носящем имя известного морского гидробиолога Константина Дерюгина. Отбор гидробиологических и гидрохимических проб (для определения солености, содержания растворенного в воде кислорода, рН и т.д.) производился в этом случае по заранее разработанному Владимиром Васильевичем маршруту, который, увы, иногда нарушался нашей командой. Во-первых, это делалось в связи с необходимостью, кроме нагнои работы, выполнять наказ жителей: наловить на весь поселок трески и пикши; во-вторых, команда, как и все моряки, любили выпить "стопочку-две", что также отвлекало ее от основной работы. В лов трески и пикши мы включались с удовольствием, тем более на мелководных участках Варенцева моря ("банках") глубиной до 60 метров рыбы было "тьма тьмущая". Возвращались мы на станцию с нагруженной до отказа палубой и нас обязательно встречали довольные и благодарные жители. В памяти навсегда остался вкус нежнейших котлет из свежайшей трески, приготовленных нашим корабельным коком, очень добрым человеком Сашей Зенкевичем... Дипломную работу я выполняла в Дальних Зеленцах под руководством В.В. Кузнецова. Теперь в мою задачу входило изучение влияния гидрохимического режима( главным образом солености морской воды) прибрежной части Баренцева моря, подвергающейся опреснению, на морфологию и биологию водоросли Fucus vesiculosus и усоногого рачка Balanus balanoides. В первую очередь мне предстояло показать и доказать, что установленные систематиками весьма многочисленные "виды" фукуса в сущности представляют собой один вид — Fucus vesiculosus, морфология которого существенно меняется в зависимости от величины солености воды и условий его обитания. Так, в опресненных и затишных участках литорали фукус был высокорослый, широкий и с крупными пузырями, в прибойных участках, на скалах — низкорослый, узкий, и практически без пузырей. Перенос фукуса из одного участка в другой изменял его "облик" в очень небольшой период времени. Дипломная работа вызвала интерес при защите: гидробиологи были довольны, систематики задумались, а Владимир Васильевич искренне радовался: он не любил стремление систематиков создавать виды, подвиды, таксоны и т. д., не изучив морфологию и биологию основного вида в различных экологических условиях. Первая экспедиция, работа на Баренцевом море укрепила во мне мысль, что я правильно выбрала свой путь, предпочтя лабораторным — исследования природной среды. Кроме того, я ощутила и с радостью восприняла дух экспедиционной романтики, который очень благотворно сказался на настроении, отношении к людям, появилась мечта побывать в новых местах, возникла уверенность в своих силах и возможностях. После этой экспедиции я больше не завидовала ни одной специальности на нашем факультете. Наконец, я убедилась и в том, что мне ближе по душе химия, химические процессы, происходящие в природной среде, а не гидробиологические объекты, несмотря на их разнообразие, даже красоту, биологические особенности и т. д. Тяготение к познанию химических особенностей природных вод определило мой главный интерес в дальнейшей научной работе. После окончания университета в 1952 г. меня оставили работать на кафедре в должности старшего лаборанта-гидрохимика. Одновременно я выполняла обязанности секретаря кафедры и вела практические занятия по гидрохимии для гидробиологов и географов. В это время заведующим кафедрой стал профессор Николай Львович Гербильский, широко образованный биолог, известнейший ученый-ихтиолог, гистолог, автор метода гипофизарной инъекции осетровых рыб. Кафедра изменила свое направление работ. Главное внимание в исследованиях теперь уделялось биологическим основам рыбоводства, а местом ежегодных экспедиций была выбрана Астраханская область, дельта Волги. За период работы в университете с 1952 по май 1956 года я участвовала в трех экспедициях. Наиболее интересной и ответственной была экспедиция 1955 года на р. Кизань (приток Волги), когда впервые в мировой практике осетроводства под руководством Н.Л. Гербильского было осуществлено -— в отличие от бассейнового — прудовое выращивание осетровых рыб. Кафедра получила задание государственного уровня: в условиях искусственно созданных прудов вблизи р. Кизань вырастить 980 тысяч мальков осетра, белуги и севрюги до определенных размеров и выпустить их в р. Кизань для последующего роста и нагула в дельте Волги. В мои обязанности входил постоянный контроль над гидрохимическим, особенно кислородным режимом прудов в условиях астраханской жары, когда температура воды в прудах достигала +28, +33°С. В это время резко снижалась концентрация растворенного в воде кислорода и подрастающим малькам грозила гибель. В таких случаях немедленно осуществлялась дополнительная подача воды из Кизани, которая способствовала улучшению кислородного режима прудов. Работали обычно в две, а в период спуска молоди из прудов и перевоза ее в р. Кизань — в три смены. Наиболее трудной для нас (преподавателей и студентов) была смена с трех часов ночи, но это было наиболее опасное время суток для спуска молоди. Мальки осетровых через специальное устройство вместе с током воды попадали в бетонное сооружение — приемник, где производился их количественный учет под контролем авторитетной московской комиссии. Затем учтенная молодь переносилась в ведрах в брезентовый чан, установленный на грузовой машине и доставлялась к реке. Общее количество выращенной нами молоди осетра, белуги и севрюги составляло более миллиона особей! Мы радовались от души, радовалась и придирчивая комиссия: задание было выполнено, метод прудового выращивания осетровых себя оправдал. После 1955 года осетровые хозяйства, основанные на прудовом выращивании, получили широкое развитие не только в дельте Волги и в техническом отношении были более совершенные, чем в первоначальном варианте Кизанского рыбоводного завода. Астраханские экспедиции запомнились, как и баренцевоморские, на всю жизнь. Из Ленинграда в Астрахань мы уезжали в холод, в дождь со снегом, по приезде на Волгу в первые же дни нередко получали солнечный удар со всеми его неприятными последствиями. Однако эти неприятности были сущим пустяком по сравнению со всей остальной экспедиционной жизнью, согретой не только южным солнцем, но и добрыми отношениями в коллективе, с местным населением, рыбоводами, директором Кизанского рыбоводного завода Владимиром Вульфовичем Мильштейном —- Добродушным, крупногабаритным человеком. Как не вспомнить шутку того времени: когда Мильштейн погружается в пруд, вода выходит из берегов... В экспедициях на Волге особенно близким для меня человеком стала Зоя Валентиновна Красюкова, ихтиолог, ассистент нашей кафедры, впоследствии автор и соавтор ряда монографий и определителей по пресноводным и морским рыбам. Это был добрый, мудрый друг, много переживший в своей жизни человек, но не потерявший ее радостное восприятие. Дружба наша продолжалась почти 40 лет — до декабря 1991 года, когда она ушла из жизни... В мае 1956 года мне пришлось расстаться с кафедрой, с университетом, с любимыми театрами, филармонией, с друзьями — с Ленинградом. Серьезно заболела мама, брату шел всего девятый год - я была нужна семье. В конце мая приехала в Сыктывкар и 28 мая переступила порог "старого", единственного в то время здания Коми филиала АН СССР. По предварительной договоренности с председателем президиума филиала Петром Петровичем Вавиловым меня приняли на должность младшего научного сотрудника в отдел энергетики и водного хозяйства, руководителем которого в то время был Леонид Александрович Братцев, хорошо известный в республике человек. Широко образованный, знавший множество языков, остроумный и интересный собеседник, он как-то сразу понял мою заинтересованность в работе с гидробиологами. Через месяц я уже собиралась в свою первую экспедицию в Коми республике — на р. Усу. Н аучный состав отряда был "что надо": начальник-гидробиолог Ольга Степановна Зверева, гидробиолог Элида Ивановна Попова, ихтиологи Елизавета Степановна Кучина и Людмила Николаевна Соловкина. Главной задачей предстоящих исследований была оценка кормовых ресурсов и рыбохозяйственного значения р.Усы, ее притоков и ряда озер, расположенных в долинах этих рек. Впервые в филиале гидробиологические и ихтиологические исследования осуществлялись в комплексе с гидрохимическими. Мне предстояло изучить газовый режим, ионный состав и диапазон минерализации вод, а также содержание соединений биогенных элементов и органических веществ. Свой путь к р. Усе мы начали с р. Большой Инты, которая подвергалась загрязнению не только коммунальными стоками г. Инты, но и влиянию шахтных вод. Правда, в то время шахтные воды не признавались серьезным источником изменения химического состава речных вод, но анализ проб из р. Инты показал существенное повышение минерализации воды, а главное — изменение ионного состава в сторону повышения содержания сульфатных ионов и ионов натрия, что не свойственно северным водам. Сделанные нами выводы о возможных серьезных нарушениях солевого режима малых рек под влиянием шахтных вод, в последствие нашли свое подтверждение и на примере р. Воркуты, минерализация которой к 1986 г. достигла 800 мг/л. К этому времени возникла острая проблема очистки шахтных вод, которая была частично решена на одной из шахт г. Воркуты. Проплыв благополучно по тихой Большой Инте на новой лодке "Инта", мы вышли к р. Косью — притоку р. Усы. Путь вверх по Усе от устья Косью до впадения Лемвы мы преодолели в основном на веслах. Наш моторист — рабочий Ваня Кононов очень жалел маленький трехсильный стационарный моторчик, часто закрывал его черным чехлом и заявлял: "Мотор устал". Мы это понимали и брались за весла. Так наш отряд преодолел по р. Усе около 240 километров. Уса в это время была чистая, рыбная, пойма реки богата высокими травами — не верилось, что мы пересекали полярный круг... Конечным пунктом путешествия по Усе был поселок Абезь. Прибыв туда к вечеру, установили на берегу палатки, поужинали и пошли с Элидой Ивановной прогуляться по Абези. Шли по основной, довольно широкой дороге вдоль высоченного забора, сделанного из свежих, плотно пригнанных друг к другу досок. У меня почему-то мелькнула мысль, что такой забор был, наверно, в Читинском остроге... Вдруг среди вечерней тишины неожиданно зазвучала грустная и чистая мелодия — кто-то играл на скрипке. Мы невольно прильнули к забору, нашли маленькую дырочку и увидели картину: на чисто подметенном участке земли перед бараком были видны клумбы с цветами и скамейки, тоже сделанные их свежих досок, около одной из них стоял человек в светлой одежде со скрипкой. Все это было настолько удивительно, необычно — мы растерялись. А потом поняли — это был эпизод, кусочек жизни политзаключенных, ведь шел 1956 год и колючая проволока не была уничтожена. Теперь об Абези нам известно многое, а в то время были лишь случайные сведения и догадки. В экспедициях, на мой взгляд, человек "раскалывается" быстрее, чем в городской рабочей обстановке. Сразу становится возможным оценить его отношение не только к своим научным или другим обязанностям, но и к повседневной жизни отряда. Достаточно быстро узнаешь характер человека, его интересы, отношение к событиям в стране, любимые книги и т. д. Ольга Степановна в свои 55 лет была "вся в науке", она вставала рано, заполняла дневник, записывала впечатления, всегда была собрана, аккуратна. В пути знакомила нас с особенностями гидрографии реки, отмечая наличие террас, излучин, коренных отложений по берегам рек и т. д. Она была очень скромна и неприхотлива в еде и всегда благодарна за обед. Елизавета Степановна, несмотря на приближающийся к 60 годам возраст, была подвижной, всегда готовой помочь в организационных делах, ее отличала непосредственность, доверчивость и доброжелательность. Серьезным и тщательным исследователем, верным другом и постоянным помощником во всех экспедиционных делах была Элида Ивановна. В течение пяти сезонов ( 1956-60 г.г.) мы прошли с ней длинный экспедиционный путь и ни разу не поссорились. Ей были присущи большой такт, понимание и скромность. В экспедиции по Усе с нами бала младшая дочь Ольги Степановны, шестнадцатилетняя славная, милая Марина, принимавшая активное участие в жизни отряда. От нее я узнала романс "Я вновь пред тобою...", который врезался мне в душу на "всю оставшуюся жизнь". Этот романс в передачах звучит редко, но когда его слышу — в памяти сразу возникает Уса, палатка и юная Маришка, "открывшая" его слова: Я вновь пред тобою
Итак, повествование о первой экспедиции в нашей республике невольно заканчиваю лирическими воспоминаниями. Может быть, будет к месту сказать и то, что эта экспедиция была для меня воистину "судьбоносной". На берегу р. Косью я встретилась с Володей Хлыбовым и вот уже 43 года мы вместе. По поводу первой встречи с ним и дальнейших событий Ольга Степановна сочинила песенку, которую я храню до сих пор.
Логотип -
Начало -
Общие
сведения -
Структура -
Научная деятельность 2910 посещений с 18.12.2001 |