ПУТЬ ДЛИНОЮ В ПОЛВЕКА*
к.х.н. Т. Власова Жизнь в Ленинграде подарила мне много счастливых часов общения с Искусством в самом широком смысле этого слова. Театр я полюбила еще в детстве. В Архангельске я, семилетняя девчонка, с братом Женей, а иногда и одна, пересмотрела все пьесы в ТЮЗе, а позже и в Драматическом театре. Впечатление от увиденного запомнилось на всю жизнь: "Разбойники" Шиллера, "Король Лир", "Ромео и Джульетта" Шекспира, "Снежная королева", "Варвары" Горького, "Павел Корчагин". В главных ролях - Сергей Лукьянов, которого впоследствии узнала вся страна. В Ленинграде, естественно, я "не вылезала" из театра им. Пушкина (бывший Александринский) и Большого драматического театра им. М. Горького (БДТ). В Пушкинском театре был богатый репертуар. Шли классические пьесы Островского ("Лес", "Таланты и поклонники" и др.), Чехова ("Дядя Ваня", "Чайка", "Вишневый сад"), драма Гауптмана "Перед заходом солнца", "Моцарт и Сальери" Пушкина, "Годы странствий" Арбузова, "Оптимистическая трагедия" Вишневского и многое другое. Ансамбль актеров соответствовал самым высоким требованиям. Судите сами: Черкасов, Симонов, Толубеев, Меркурьев, Борисов, Медведев, Фрейндлих (отец Алисы Фрейндлих), Рашевская, Лебзак, Штыкан, Горбачев, Мамаева и многие другие. Самое сильное, незабываемое впечатление я получила от спектакля "Дядя Ваня" с Ю. Толубеевым в главной роли. Спектакль меня буквально потряс, в последнем действии, которое шло под шум летнего дождя, я не выдержала и заревела. Глубина трагедии несостоявшейся жизни русского интеллигента дяди Вани Войницкого - умного, образованного, доброго, глубоко порядочного человека пронзительно отозвалась в моей душе. Роль Ю. Толубеев не просто великолепно исполнил, а "прожил" на сцене. После спектакля я "отходила" дня три, мне захотелось узнать отзывы других людей об этой пьесе. Среди многих воспоминаний я нашла реакцию М. Горького - он плакал над судьбой дяди Вани. Если Горький, мужчина, плакал, то естественно - я должна реветь: для России такие судьбы очень характерны… Много лет спустя я плакала, читая роман Б. Пастернака о докторе Живаго. В пятидесятые годы в репертуаре БДТ были все пьесы М. Горького. Конечно, это еще не был театр Г.А. Товстоногова, но актерская труппа была сильной: Полицеймако, Сафронов, Луспекаев, Копелян, Кибардина, Ольхина, молодой Лавров. Впервые увидев К. Лаврова в роли рабочего Нила ("Мещане"), я поняла, что у него большое будущее, запомнился тоже молодой, начинающий свою театральную карьеру Горбачев в пьесе Арбузова "Домик на окраине" (вскоре он перешел в Пушкинский театр). Любимыми пьесами в этом театре стали для меня "Мещане" и "Егор Булычев и другие". Пожалуй, вторым по силе воздействия после театра драмы источником духовной пищи была филармония - Большой и Малый залы. Приобщению к серьезной музыке я обязана прежде всего Ире Остроумовой, которая еще в школьные годы научила меня отличать у Бетховена "Лунную сонату" от "Апассионаты", а в ленинградский период жизни сумела пробудить интерес к симфонической музыке и вызвать любовь к "Пиковой даме", которая поначалу меня просто раздражала. Так вот, после работы, подзакусив пирожками в кафе на Невском проспекте, мы бежали в филармонию. Кстати, билет в Большой зал филармонии без места ("стоячий") стоил 60 копеек. Имея такой билет, иногда удавалось занять свободное место в партере, этому способствовал и обслуживающий персонал, любезно предлагая пройти на свободный стул. Такая демократическая традиция нам, молодым и безденежным, очень нравилась. Между прочим, слушание музыки стоя не уменьшало впечатление, а порой даже усиливало. В финале пятой симфонии Чайковского, таком ярком и жизнеутверждающем, хотелось не только встать, но и взлететь, а финал шестой симфонии просто обязывал слушать его стоя - трагедия Конца, мотив Рока требовал недвижимости, полной тишины и сосредоточенности. И зал замирал… Сильнейшее впечатление произвело на нас исполнение шестой симфонии под управлением немецкого дирижера Абендрота. Что-то видимо глубоко личное, трагическое внес он в канву симфонии - финал потряс слушателей настолько, что одна юная девушка, стоящая передо мной, не выдержала напряжения и упала в обморок. В то время главным дирижером симфонического оркестра Большого зала филармонии был Евгений Александрович Мравинский, однако часто дирижировали Зандерлинг, Рахлин, молодой Кондрашин. Искушенные знатоки симфонической музыки спорили о манере их исполнения - одни предпочитали Рахлина, другие - Зандерлинга, почему-то не любили Кондрашина. Я была лишь рядовой слушательницей, пытающейся понять это высокое искусство и приобщиться к нему. Мне нравился Е.А. Мравинский - строгий, собранный, элегантный и вдохновенный. Именно благодаря Мравинскому на всю жизнь у меня осталось яркое впечатление - ассоциация от третьей части (скерцо) шестой симфонии. Слушая его, я зримо представляла, как Чайковский, красивый, полный жизни человек в последний раз прошелся по России… Сколько прекрасных мгновений, минут, часов пережила я в этом белоснежном зале филармонии! Первый концерт Чайковского в исполнении В. Клиберна, игра С. Рихтера, хор Свешникова с чистейшими женскими голосами, Второй концерт Рахманинова, Ленинградская симфония Д. Шостаковича, "Пер Гюнт" Грига, произведения Баха и т.д., - все прослушанное мною оставляло след в душе, формировало вкус и отношение к серьезной музыке. Любила я посещать и уютный Малый зал филармонии. Концертный сезон в нем обычно открывался 11-12 октября исполнением "Трио памяти великого художника" Чайковского, посвященного Н. Рубинштейну. Исполнители - Ойстрах (скрипка), Оборин (рояль), Кнушевицкий (виолончель). Глубокая, скорбная и трепетная мелодия заполняла зал, особенно мне нравилось начало этого произведения и теперь его не спутаю с какой-либо другой вещью. В Малом зале исполняли также сонаты Бетховена (Слоним, Николаева и др.), романсы, Э. Каминка читал произведения Р. Ролана и т.д. Не могу не вспомнить о балете театра им. С.М. Кирова тех лет. Наряду с классическими балетами П. Чайковского "Спящая красавица", "Лебединое озеро", "Щелкунчик", где блистали знаменитые Наталья Дудинская и Константин Сергеев, ставили современные на музыку Глиера, Асафьева, Хачатуряна и др. ("Красный мак", "Спартак", "Медный всадник"). Меня покорил содержанием и особенно музыкой балет "Али-Батыр" ("Шурале"), где главную роль Девушки-Птицы танцевала Нина Тимофеева. Удалось мне увидеть Татьяну Вячеслову в роли Заремы ("Бахчисарайский фонтан") и единственный раз в "Шопениане" - Галину Уланову, которая приезжала из Москвы. Как не вспомнить яркого, характерного Бельского из "Лебединого озера", Аллу Шелест - фею Сирени из "Спящей", Нинель Кургапкину и многих других мастеров балетного искусства. На экранах кинотеатров Ленинграда кроме широко известных советских фильмов шли итальянские, французские, итало-французские, американские, аргентинские и другие киноленты. Пятидесятые годы - период расцвета итальянской кинематографии. Героями фильмов были, как правило, сильные личности, мужественные и благородные. Самое лучшее впечатление у меня оставили фильмы "Ночи Кабирии", "Рим - открытый город", "Дорога свободы", "Под небом Сицилии", "Их было пятеро", "Тереза Ракен" и "Утраченные грезы" с великолепными актерами Джульеттой Мазини, Мессимо Джиротти, Рааф Валоне, Анной Маньяни, Симоной Синьоре и др. Во французских фильмах блистали Жерар Филипп, Даниель Дарье, Николь Курсель, Ив Монтан, Жан Габен… Да, "самое массовое и доступное искусство кино" играло очень большую роль в формировании вкусов и интересов нашего поколения. Однако неотъемлемой частью нашей жизни тех лет была и нелегкая проза - работа в колхозах Ленинградской области. Условий для нормальной жизни там, естественно, не было. Осенью 1954 г. мы, т.е. лаборанты биолого-почвенного факультета, убирали картофель и жили на скотном дворе, прямо в пустом коровнике. Спали на соломе, не раздеваясь, "умывались" льдом, так как за ночь вода в бочке замерзала. Обедали на улице под навесом из досок. Не было достаточно ведер, мешков. Картофель складывали в огромную кучу, которую в одно прекрасное утро разрыли коровы. Мы чуть не ревели от досады - столько труда было вложено! Вернулись домой, в Питер, проработав 1.5 месяца, шестого ноября! До ближайшей станции ехали по первому снегу на санях. Ленинград встретил нас сиянием огней, множеством плакатов, транспарантов, обилием продуктов, красочных витрин. После жизни в коровнике все это казалось сказкой. Весной 1955 г., в марте, меня послали работать в колхоз им. Антикайнена. Мы возили со скотного двора навоз на поля. Существовала норма вывоза на человека, но выполнить ее нам не удавалось, хотя и начинали работу с шести часов утра. Жили в каком-то большом холодном доме, спали на нарах. Единственной отрадой в это время у меня была библиотека, где вечером, сидя у теплой печки, я штудировала работы Ленина, так как вскоре предстоял кандидатский экзамен по философии. Председателем этого колхоза был выпускник экономического факультета с редким прямо-таки сказочным именем Лель. В первые же месяцы работы его "охмурила" местная агрономша, - вся наша лаборантская братия ее осуждала, а Леля очень жалели. Помню, как неожиданно приехали ко мне в колхоз Н.Л. Гербильский и В.И. Жадин (известный гидробиолог), привезли много белого хлеба, булок, а Николай Львович еще и теплые носочки. Они были новые и такие беленькие, чистые, что я не решалась их надевать, и по приезде в Ленинград вернула в "первозданном" виде. Приезд двух профессоров (да еще таких добрых) вызвал интерес к нашей кафедре и моей персоне и в значительной мере скрасил общее "навозное" настроение. В 1954 г. ко мне приехала мама. Увидев мою неустроенность быта, более чем скромную материальную обеспеченность, она горестно вздыхала, приговаривая: "Пятнадцать лет училась и ничего, бедняга, не имеешь…". Я ее успокаивала и искренне уверяла в том, что живу интересно, а материальная и бытовая стороны жизни уж не так и важны. Кроме того, в то время, как мне было известно, все жили примерно одинаково - бедно. Однако по приезде в Сыктывкар мама вскоре серьезно заболела, у нее возникла гипертония, сопровождающаяся частыми кризами. Возможно, одной из причин заболевания были переживания и горькие думы обо мне, о моем будущем. Ведь действительно, хотя я и имела ленинградскую прописку (меня бескорыстно прописала на свою площадь ассистент нашей кафедры Л.А. Белоголовая), но в очередь на жилплощадь меня, естественно, не ставили, так как я не являлась жительницей Ленинграда. Платить за отдельную! частную комнату было не по карману. Из Сыктывкара приходили тревожные письма о состоянии здоровья мамы, которые отнимали у меня душевный покой. Братику моему - Вове было всего семь лет, я прекрасно понимала, что нужна семье, поэтому мысленно стала готовиться к отъезду из Ленинграда. В Коми филиал АН СССР написала письмо с просьбой принять меня на работу на должность младшего научного сотрудника, учитывая приобретенный на кафедре опыт работы и успешно сданные кандидатские экзамены. Получив положительный ответ, решилась на разговор с Н.Л. Гербильским о переезде в Сыктывкар. Разговор был трудный, Николай Львович отрицательно отнесся к моему решению, сказал, что оно несерьезное, вспылил: "Вы понимаете, что в провинции нет настоящей науки!". Перестал меня замечать, с каменным лицом проходил мимо, не разговаривал… Тем временем, весной 1956 г. состоялось мое знакомство с П.П. Вавиловым, Л.А. Братцевым и П.Ф. Рокицким, которые приехали по своим делам. Встреча с ними произошла около здания Академии наук на Университетской набережной и была удивительно доброжелательной, непринужденной, хотя я видела этих людей впервые в жизни. Все трое ("троица", как я их окрестила) были обаятельными, интеллигентными и простыми в общении. Я поняла, что филиал заинтересован во мне, как в специалисте, и поймала себя на мысли, что мне захотелось работать с этими людьми… Вскоре состоялся последний разговор с Н.Л. Гербильским. Он пытался меня уговорить остаться на кафедре, предложил дополнительную работу в школе, но я сумела убедить его в необходимости отъезда в Сыктывкар. Наконец он подписал мое заявление об уходе, которое больше месяца лежало на его столе. Расставание с Ленинградом, с кафедрой, театрами, друзьями было трудным… Ночью, увидев сон об отъезде, я просыпалась в смятении и потом не могла заснуть. Провожали меня друзья и студенты того курса, где я вела практические занятия по гидрохимии. Шутили, подарили коробку ассорти с надписью "Нашей благодетельнице…". Я стояла в окружении дорогих лиц, навертывались слезы, голова была в тумане. Вскочила в поезд, он тронулся, все поплыло перед глазами… Прощай, Ленинград…
Логотип -
Начало -
Общие
сведения -
Структура -
Научная деятельность 2997 посещений с 31.12.2001 |